Твою маааать, я это все же написала(
ЙенОни зовут его Йен. Это прикольно. Ему нравится как звучит это имя. Есть в нем что-то веселое, бесшабашное и, вместе со всем перечисленным, твердое, внушающее уверенность. Он не спорит, когда они, не расслышав, переспрашивают хором «Йен?» и смеются, словно обкурились дешевой травки. Хотя, может так оно и было, он не может сказать точно. Во всяком случае, «Йен» это уже хоть что-то. Своего имени он не помнит или не хочет помнить, тут уж как посмотреть.
***
-Эй, Йен, - окликают они громко. Они почти всегда говорят хором. Возможно, они делают это непроизвольно, так как всю жизнь прожили вместе, а может им просто доставляет кайф смотреть на втянутые лица своих собеседников, когда паршивцы не задумываясь, в один голос, отвечают на реплики или вопросы. – Ты там бабушку хоронишь или в штаны наложил, сгонять в отдел для трансов?
***
Они вляпываются в полное дерьмо. Может им это нравится. Йен почти уверен, что - да. Только вот Олив не всегда так же задорно ржет и откалывает шуточки. Йен чувствует, что это сейчас ее несет, от близости брата и его, Йена. Но возможно, когда-нибудь потом, годы, а может даже и месяцы спустя, она прекратит эти игры в бравого ублюдка и успокоится. Йен и вправду хочет в это верить, ему нравится Олив, очень, но не настолько, чтоб ответить на ее зазывные взгляды и перепихнуться где-нибудь в темном переулке, после очередной дебильной выходки.
***
- Это реально твой цвет волос? Ну и мудаки же были твои родоки, раз наградили таким имечком и такой рожей!- Колин никогда не бывает тактичен, он рубит в лоб все, что лезет в голову, даже если это просто пустые, ничего не значащие слова, порой оскорбления. Или придирки. Колин не может шутить или подкалывать, он жалит больно и ..да, в общем-то - он тот еще мудак и выродок.
-На себя бы, блять, глянул, я давно бы удавился, таскайся за мной такая сучка, как твоя сестра! - Йен отвечает в тон, чуть сбавляет нотку наигранной злобы в голосе и вновь думает о том, как же он умудрился нарваться на этого ушлепка. Такого же рыжего, такого же озлобленного, такого же нахального и беспринципного.
Колин тоже кидает на Йена многозначительные взгляды, но в отличие от сестры, он не стянется забираться рукой Йену в штаны. Ему нравится член приятеля. Он дрочит так яростно и исступленно, что у Йена подкашиваются ноги и спирает дыхание. С Колином определенно не просто. А еще с ним классно трахаться. Въебывать его в кровать или подставляться, ощущая как эта гнида, даже не озаботившись резинкой, яростно толкается в него и спускает прямо в зад.
***
- Хэй, может сбежим сегодня от Олив, купим немного волшебного порошка и я устрою твоей узкой жопке поездку в Диснейленд? – слова ложатся комком на воспаленный мозг, оплетают и застывают подгнивающими рытвинами. Йен совсем не против, и да, он любит секс с этим уебком. Хотя ему немного и стыдно перед Олив, совсем чуть-чуть. Но так – даже лучше.
***
-Где ты был, дружище? Неужели чья-то киска осчастливлена твоим малышом? – Олив наваливается на него из за угла и тискает, запуская руки под очередную цветастую футболку с несуразной надписью – Ммм, пахнешь еблей..
Йен смеется и прижимает к себе девушку, сжимает упругие ягодицы в ладонях и трется пахом. Это их своеобразная игра: оба знают, что дальше вот такого никогда не зайдет. Да и нечему заходить. Это понимают тоже оба. И Йену немножечко грустно. Олив тоже. Но никто не говорит об этом вслух, пряча за парой грубых слов и едкой пощечиной.
***
-Фу, блять, сними эту хуйню с себя! – они произносят это хором, морщат носы и наигранно корчат лица. А Йен лишь затаенно улыбается, примеривая очередную дурацкую футболку. Можно сказать, что это хобби – дебильная одежда. Рядом висит пестрый килт и Йен более чем уверен, что натянет его вместе с еще не купленной футболкой. «Свободный кобелек» - гласит корявая фраза, а глубокий синий цвет цепляет глаз. У него много их, разноцветных, с нелепыми рисунками или надписями. Они кажутся Йену очень важными и нужными, но объяснять что-либо он не торопится. И всего на секунду, на долю мгновения, он вспоминает, как мать порой приносила ему что-то подобное и жутко обижалась на отказы носить такое вот детское говно.
***
-Обожемоййен! – Колин стонет под ним и сильно сжимает простынь в ладонях. Ткань вот-вот порвется, но ублюдку плевать, это же не его кровать и не ему заботится о такой мелочи, как дыра в, и без того искалеченной, ткани. Йен не отвлекаясь, отсасывает, лижет его член, скользит языком вверх-вниз, а после, медленно вбирает, так глубоко, как может, пока не появляется желание блевать или выплюнуть забившее глотку. Он сжимает одной рукой напряженные, поджавшиеся яйца Колина, а второй трахает его пальцами в зад. Йену кажется, что постарайся он и в Колина войдет кулак, но он никогда не пробует провернуть что-то подобное. Взбухшая простата горит под ласками, Йен давит и оглаживает сильно, вставляет, пока резь в кисти не принуждает остановится на мгновение, а Колин заходится стонами и почти звериным рыком, больно дергая Йена за волосы (коса совсем расплелась и красные пряди в беспорядке рассыпаны по плечам), сжимая пальцы и врезаясь в его рот. – Блять.. как мне нравится твой рот, и волосы и даже твой ебаный член.. Трахни меня!
Он бормочет это скороговоркой, вкладывает все, что есть за душой и оба они знают, что это почти «Люблю». Почти.
***
Воздух пропитан ароматами мочи, разложения и чуточку болезни. Они в подворотне, той самой, где Йен встретил их впервые. И это настолько символично, что он неприкрыто смеется до колик и рези в животе, хохочет как полоумный, хватаясь за липкие, непонятно чем вымазанные стены. Йен помнит, что если пройти чуть вперед, можно наткнуться на низенькую дверь. К слову, кроме этой двери там ничего, в общем-то, и нет. А вот за ней… За ней много тел, много шума и криков, орущая музыка и стоны тех, кому невмоготу дотерпеть до сумрака проулка или загаженной туалетной кабинки. За дверью царят похоть, безумие и эйфория. Близнецы не раз таскали его в этот клуб, а он за это научил их «летать». Красные таблеточки или белый порошок, а так же, как не перебрать и вернуться в свое гниющее тело.
-Ебанные ублюдки, – смеется он – вот нахуя вы поплелись за мной? Лучше потрахались бы где, давно пора.
Он не церемонится в словах и видит, как бледнеет Олив, кусает губы и молчит. Молчит до того момента, пока Йен не ломает ей сразу 3 пальца разом. Сжимает их в железной хватке и выворачивает, не позволяя отступить. Остальные 2 пальца поддаются на удивление легко. Йен уверен, что шея девушки тоже не окажет должного сопротивления и просто переломится пораньше, чтоб все это быстрее закончилось.
К нему кидается Колин и Йен, даже не целясь, прошибает его ногу пулей. Сегодня они обычные, привычные свинцовые капли, даже не разрывные, не смазанные каким-нибудь дорогим, но невъебенно действенным ядом. Колин валится, как подкошенный, а в гнилостный запах проулка вплетаются ноты: пороха и свежепролитой крови. Едва слышно хрустят кости, когда Йен бьет тяжелым ботинком любовника по лицу. Кажется, это сломался нос, хотя Йен не очень уверен. Темно ведь. Хруст повторяется и Йен откидывает в сторону подвывающую девушку. Ничего, рука не хребет, перелом заживет. Теперь они не так зубоскалятся, не отпускают едких шуточек и не плюются желчью, хором произнося издевки. Ни один из них может говорить, еще бы: Олив баюкает сломанную руку и пальцы, а Колин просто залип в шоке от того, что в него выстрелил Йен. Ничего, скоро состояние аффекта спадет и боль возьмет свое. А будет очень больно, Йен присаживается на корточки рядом с парнем и тыкает пистолетом тому в ногу. Да, так и есть – пуля застряла в мясе. Колин не реагирует даже на то, что его губы сминают в жестком поцелуе, кусают до крови и трахают рот языком. Колину нравятся именно такие поцелуи, быстрые, жадные, кусачие и немного больные. Только такие он считает настоящими, как и те, медленные, исполненные нежности и обожания. Но ни разу о них не просит и не намекает. Йен просто знает, что Колин бережет их. Бережет для кого-то, кому все-таки отдаст свое ебанное сердце и блядкски ветреное тело.
Йен сжимает руку на его волосах, тянет на себя и дает время на судорожный вздох. Видит, как расширяется зрачок, как боль заполняет до краев и вновь притягивает к себе. Кусает, сосет и сплетается с языком Колина. А затем, немного удивленно, сбавляет темп, ощущая отклик. Не протест, не попытку вырваться. Парень целует его так же вымученно, жадно, захлебываясь кровью, соплями и слюной. Постепенно напор спадает и поцелуй чувствуется мягче, болезненнее и острее.
- Сраный ты придурок, блять, шлюха, ублюдок. – Йен покусывает губы Колина, дает вдохнуть и почти забывает, где они. Но Колин помнит, кривится, сжимает зубы, чтобы подавить болезненные стоны. – Мне нравятся твои глаза. И скулы. И стоны, когда ты кончаешь подо мной.
-Выблядок, - слабо шепчет раненый, зажимая дыру в ноге ладонью. Крови столько, что, кажется, будто весь проулок вымазан в ней. – Твой рот, блять, как же он мне нравится….Йен, я ..
Колин на секунду цепляется глазами за темный взгляд Йена и падает от сильного удара пистолетом в висок. Йену гадко и очень больно. Это их своеобразное ЛЮБЛЮ ощутимо висит в воздухе, дерет легкие при каждом вздохе и туманит разум.
-Шалава. С тобой было классно трахаться.- Ботинок беззлобно врезается в раненную ногу и Йен переступает через бесчувственное тело. Олив отключилась еще тогда, после падения и теперь эти двое лежат совсем рядом, попробуй они дотянуться друг до друга - даже за руки бы взялись.
В перчатках тепло, но металл оружия все равно холодит пальцы, обжигает свои молчаливым укором. Тепло, кровь, жизнь. «Дай мне это» молит оно, вгрызается в пальцы и Йен брезгливо отбрасывает пистолет в сторону, прячет руки в карманы дутой неброской куртки. А пару кварталов спустя, когда пропадает давящее ощущение слежки и взгляда в спину, он набирает 911.
***
-Хээээй! Мелкий прохиндей, пусти хоть руки! – Колин со смехом катает маленького племянника на спине, честно изображая боевого коня. Мальчишка заливисто хохочет и то и дело стискивает, не по возрасту сильными, руками шею родного дяди. Мальчонку зовут Йонас и ему 4 года. Он весел, полностью здоров, а на скамейке его ждут любящие родители. Точнее, только Олив, так как Чарльз, муж сестры, сейчас в командировке. Олив счастливо улыбается и укачивает на руках еще одного карапуза– Лэйлу. Малышке едва исполнился годик, но девочка очень обижается, если ее оставляют на попечение нянечки и уходят «выгуливать» старшего братика. Парк, недалеко от дома Олив, искрит смехом, пронзительными зелеными оттенками и детской радостью. Здесь всегда полно ребятишек. Всегда. Это место просто переполнено счастьем, улыбками, любовью и безграничным весельем. Колину немножко странно все это, но он рад за сестру и готов в любую минуту прийти, стоит ей только намекнуть.
Пять с половиной лет назад все было по другом. Тогда, в темной подворотне, с разбитым лицом, прокушенными губами и простреленной ногой Колин понял, что все это такие мелочи по сравнению с жизнью родной сестры. А ее сломанная рука и пальцы? Ну, рука даже не левая (Олив левша) так что зажила вполне себе быстро и особых забот не причиняла. Только от кошмаров спасения не было. Но и они забылись, стоило молоденькой девушке встретить порядочного парня.
Они переехали сразу же, спустя месяц после выписки из больницы Колина. Родители помогли материально, дед с бабушкой пустили перекантоваться. И, если Олив и вырезала тот год жизни из своей памяти, то Колин не смог.
-Йен.. как ты думаешь, почему он.. ну..? – начинал было разговор Колин, но натыкался на вопросительный взгляд и затаенный на дне зрачков ужас и замолкал.
-Кто такой Йен? – врачи говорили, что это хорошо. Хорошо, что Олив ничего не помнит, хорошо, что прошли кошмары, хорошо, что жизнь ее постепенно наладилась.
Они перестали говорить хором. Словно что-то сломалось внутри. Или они, наконец, стали разниться в мыслях. Это было жутко. Сестра все дальше отдалялась от Колина, даже ее глаза и волосы словно сменили оттенок, в попытке измениться, перестать иметь с Колином что-то общее. Возможно, именно он напоминал ей о той ночи больше всех. Но поделать Колин ничего с собой не мог. Это было выше его сил.
- Йонас, родной, иди сюда, мама приготовила своему любимому малышу сок.- Наверное, все это только глупые домыслы и нежелание забывать, помнить. На нем как вырезали все это. Сколько не закрывай шрам рукой- он никуда не денется. Со временем рассосется, но напоминание, пусть и слабое, останется до самой смерти. – И ты, дорогой братец, не отставай. Своему любимому Колину Олив приготовила его любимый пирог!
Вот так хорошо, вот так правильно. Улыбающаяся Олив, смеющийся Йохан и малышка Лэйла, проснувшаяся задолго до бодрого окрика матери и теперь меланхолично насасывающая пустышку-цветочек. Колин смеется и осторожно опускает племянника на зелень лужайки, легонько хлопает по заду и просит не сильно бежать, потому что дома, если Йонас упадет, Колин будет пытать его расшибленные коленки йодом. Мальчишка смеется и обещает устроить дяде сладкую жизнь, но просьбы слушается и вприпрыжку удаляется к матери.
До носа долетает слабый запах табака и Колин прикрывает глаза, втягивая дурман. Он бросил курить всего полгода назад и держится из последних сил. Каждому нужно что-то, чтоб не сойти с ума. Для Колина - это были начиненные медленной отравой бумажки. Теперь – ничего. Он все еще ищет себе дурную привычку, чтоб отвлекаться, не давать мозгу гнить от обилия ненужных и неправильных мыслей, желаний, надежд.
Он оборачивается и окидывает взглядом ближайшие скамейки, пытается определить источник сигаретного дыма. * Твой рот, блять, как же он мне нравится….* -Колин смаргивает, наблюдая за тем, как курящий мужчина в задумчивости втягивает дым, как едва втягиваются его щеки на вдохе и напрягаются губы, зажимая фильтр сигареты. Он на удивление далеко, но запах, видимо донесенный сюда ветром, щекочет нос.
-Эй, Мистер! – Колин успокаивающе кивает на взволнованный взгляд сестры и спокойно идет к мужчине. Дальняя скамейка, где он стоит, в тени, там почти нет ребятишек и это не может не радовать. – Здесь нельзя курить. Кругом дети. Затушили бы вы сигарету, пока кто-то из мамочек не нажаловался полицейским.
Колин замирает, не доходя трех шагов, и откровенно пялится на лицо мужчины, профиль которого его смутно знаком. На мужчине дорогой костюм, явно купленный не за одну сотню баксов, темные, короткостриженые волосы треплет по- июльски теплый ветер и поза у него расслабленней некуда. * … твой ебанный член.. Трахни меня!...* - в этот раз Колин мотает головой и гонит накатывающие воспоминания прочь. Немного нервно подрагивают пальцы и ему приходится спрятать руки в карманы свободных летних штанов, кое- где уже запачканных зелеными травяными разводами, чтоб скрыть странное волнение. *Мне нравятся твои глаза.* - ногти больно впиваются в ладонь, когда Колин сжимает кулаки и медленно поворачивается, чтобы уйти. Сегодня явно что-то идет не так. Не по тщательно выстроенной жизненной схеме. Что-то выбивается из обычной накатанной колеи каждодневной бытовухи.
-Спасибо. – мужчина, чуть помедлив, покладисто выкидывает недокуренную сигарету в урну рядом со скамейкой и оборачивается к Колину. А Колин? Колин залипает под ясным взглядом темных синих глаз.
-..Йен?..- слова комком встают в горле, перекрывают доступ воздуха и движутся только губы. Неуверенно, невнятно, неверяще. – Йен..
Мужчина склонят темную голову на бок, смотрит не мигая и медленно интересуется: «Что?». И Колин, завороженный тем, как изогнулись чужие губы, делает шаг вперед, и еще один. До тех пор, пока судорожно не цепляется за лацканы дорогущего пиджака, пока не прижимается яростно к приоткрытому рту, слизывая горьковатый табачный вкус и вгрызаясь в плоть зубами. *Йенйенйенйен.* - бормочет Колин на одном дыхании, перемежая тихие всхлипы с укусами, скольжениями языка и жаркими руками на своем и чужом теле. Во рту солоно и отвратительно отдает металлом, сильно саднит губы. Колин может сейчас поклясться, что попробуй Йен в него вновь выстрелить, он не будет противится. Кровь кипит в теле, зашкаливает пульс и Колин совершенно потерялся в пространстве. Звуки доносятся ватно, неясно и искорёженно. *…перепутал.. не меня…знаком…кто…* Колин отчаянно цепляется за ненадежную одежду, смотрит умоляюще в глаза и не верит в происходящее. Не верит в безмятежные, пустые глаза, не верит в ровные движения кусанных губ, не слышит слов.
-Как..- сглатывает он, хрипя севшим голосом – как тебя зовут?
Колин видит как движутся губы, складывают звуки и дают ответ, но вновь до него доносятся лишь неясные обрывки.
-Марк? Ты сказал Марк? – Колин до боли стискивает ткань пиджака. Стискивает так сильно, что чувствует как она рвется под давлением его пальцев.
-Верно. Марк. Меня зовут Марк.- мужчина странно улыбается и в его нечитаемом взгляде вспыхивает что-то вроде облегчения. Он по –хозяйски прижимает к себе Колина и утыкается носом ему в шею, туда, где кожа не прикрыта рубашкой и футболкой. Жадно вздыхает и скользит приоткрытыми влажными губами по коже.
- Мне нравятся твои глаза. И скулы. И стоны.